Старые монеты. Украшения. Именные часы с надписью «За лихую службу на войне 1904-1905 гг»… Перебираю семейный архив, сохранившийся от дедов и прадедов. Сибирские казаки, от Ермака родословие начинающие… Старые нравы – буйные, дикие, полнокровные… Старая жизнь… Я не видел ее, но в крови моей – не в душе, а глубже – спит еще то, что бушевало и боролось здесь, на земле сибирской, века назад. Проснется ли память? И что принесет нам пробуждение – мир или новую войну? Не знаю… Но помнить – надо. Знать надо. Иначе – воздух, именуемый историей, иссякнет. Дышать будет нечем.

Перебираю содержимое старой шкатулки. Рваные купюры с Екатериной Второй и Александром Третьим. Оловянная солдатская ложка, на которой выгравированы дата: «01.09.1914» – и прочерк. Такие вручали солдатам, уходившим на Первую мировую войну. За датой начала войны и отправки на фронт должна была следовать дата возвращения. Ее не было… Не вернулся солдат. Не вернулась армия. Не вернулось поколение. 

Распалась память. Нет в ней имен тех, кому принадлежали эти вещи. Только кровь еще помнит, чем жили мои предки, что они любили, что ненавидели, как воевали и боролись. Помнит… но молчит. Немота крови – вот проблема нашего поколения. Заговорит лишь кровь наша? Или мы истечем временем, как кровью, не познав, в чем таится глубокая суть ее? Мало расщепить атом, чтобы добиться мощи, - попробуй каплю крови солдатской, за родину пролитой, или слезинку вдовицы расщепить мыслью, выявить, из чего сотворены они, какие мужи передали этой кровинке свою жгучесть, какие девы перелили в эту слезинку свои мысли и чувства сокровенные? И, если проследить это, такая мощь и крепость, таимые народом ранее, на свет явятся, что содрогнется мир от взрыва – или преобразится от вспышки яркого света. И взрыв, и сила созидающая – все таится в каждой кровинке нашей, и осторожно, благоговейно надо проникать в тайны родословия, а вернее – родокровия своего. Не навреди, не ошибись, не оступись! Едва ошибешься – и сам сгинешь, и земля твоя пошатнется. Не приведи Господь случиться этому! Дабы этого не случилось, учиться должен я, учиться России, как дети, пальцем по бумаге водя, учатся азам книжного знания.

А что есть учеба эта? Изучение истории – это переливание крови: от прошлого поколения – к нынешнему, от нынешнего – к прошлому. Не в пробирках хранится кровь души народной, а в памяти нашей, и не через уколы шприцев и игл, а через уколы совести передается она. И, если кровь прошлого перетекает в наши вены, даруя нам силу, то прошлое само при этом обескровливается. Наверное, потому таким бледным и неживым оно предстает сейчас перед нашим мысленным взором, что служит своего рода донором – но не для нас, для будущего нашего? Возможно. Но в этом случае мы должны помочь прошлому остаться настоящим – подлинным, не раствориться, не угаснуть. И этим живу, и этому работаю я – частица России, мыслящая капля крови в жилах ее.

Но только ли России обязан я памятью крови?…Есть и татарское во мне, дремучее, древнее, властное. Недаром темны мои глаза и волосы, недаром усы мои сами собой завиваются не вверх, как у казаков, а вниз, вызывая в памяти кочевников сибирских степей. «Чингисхан», - так меня гордо называла мать, глядя на эти азиатские усы. Да, только единство русской порывистости и монгольской твердости и непреклонности создали этот народ, - сибирское казачество. Оно не такое, как запорожское или донское, - наши казаки коренасты, крепки, властны, и даже в разгуле их дышит татарская мощная воля, а не западная лихая и нередко слепая вольность. 

Если казаки донские или запорожские славились быстрыми набегами, натиском, быстротой, наповал сшибавшей европейские полки, то доблесть сибирская в другом была: занять землю новую без лишней крови, осторожно, бережно, но, заняв, стоять на ней твердо во веки веков. Врасти в землю! Пустить как можно глубже корни в народ местный, в речь его и кровь, обхватить сердце земли этой корнями своими – и не дать повалить себя, не отступать с занятых рубежей! Вот дело наше, - стояние воинское, мужеское, почти молитвенное, под натиском со всех сторон, под дождями, под снегом, под саблями и пулями вражескими. Эта крепость наша – непобедима, и не изгнать нас вовеки с земель сибирских, а даже изгнав, не извлечь уже из почвы корней, нами в нее пущенных, - заново прорастет Россия из корней этих, и возвеличится, и встанет вновь во всю стопу – от океана до океана. Так было во времена Ермака и наследников его, так было во время междоусобиц, так будет и впредь.

* * *

На лбу Земли, как полотенце, снег.

Легко течение воздушных рек.

Любая ель, что здесь в снегу стоит,

Прочней и выше древних пирамид.

Деревьев вековых высокий строй

Стоит Китайской длинною стеной.

И ветер в мир несет благую весть:

Сибирь есть тяжесть, но она – не крест:

Страна моя, где нет добра без зла,

Как шапка Мономаха, тяжела.

Вдали молчат Атлант и Прометей:

Им нечем дорожить, кроме цепей.

И спит который век, который год

Над старым миром плоский небосвод.

Ему судьбой преподнесен урок:

Европа – рукоять, Сибирь – клинок!

В Сибири снег горяч, как молоко,

И кажется, что можно здесь легко

Небес коснуться, только не рукой – 

Протянутой за счастием строкой.

Здесь, лишь ветвей коснешься ты в метель, – 

Одним движеньем царственная ель 

Снег сбрасывает с веток сгоряча,

Как будто шубу с царского плеча.

«Дарю тебе. Ты – бог иль богатырь?

Неси, коль сможешь. Тяжела Сибирь!»

Страна моя, где нет добра без зла,

Как шапка Мономаха, тяжела.

Здесь грани нет меж миром и войной.

Здесь нет тепла, нет легкости земной.

Но правда, что в земле затаена,

Растет, растет – без отдыха, без сна,

Чтоб обрести предсказанный свой рост –

Превыше неба, ангелов и звезд.

Расти, расти над миром, над собой,

Над дружбой, что зовут у нас борьбой,

Над склоками царей, цариц, царьков,

Над пресной мудростью былых веков,

Над звоном поражений и побед

И над звездой, не видящей свой свет.

Блуждай, страдай, ищи себя в пути,

Но, вопреки всему,– расти, расти!...